|
Комментарий:
Автограф неизвестен.
Первая публикация — Галатея. 1829. Ч. VII. № 34. С. 144, с подписью «Ф. Тютчев», цензурная помета «Москва. Августа 22 дня, 1829 года». Затем — Совр. 1854.
Т. XLIV. С. 25; Изд. 1854. С. 49; Изд. 1868. С. 56; Изд. СПб., 1886. С. 57; Изд. 1900. С. 57.
Печатается по первой публикации.
Во всех изданиях есть заглавие, и текст отличается лишь в первой строке. Только в Галатее и Изд. 1900 печатается: «Есть некий час, в ночи, всемирного
молчанья»; во всех остальных указанных публикациях слова «в ночи» пропущены, и метр строки 1-й уподоблен строке 2-й (5-стопному ямбу). Но в Галатее и
графически подчеркнуто особое звучание всей строфы: шестистопные ямбы в 1-й и 4-й строках, более длинные, отодвинуты влево, укороченные 2-я и 3-я строки
(5-стопные ямбы) отодвинуты вправо. Также графически напечатана и вторая строфа, хотя в ней есть отступления от размера первой строфы: 1-я строка —
шестистопный ямб; 2-я — пятистопный; 3-я — четырехстопный ямб; 4-я — пятистопный. Но во всяком случае, первая строка оказывается длиннее второй, а
четвертая — третьей. Графически это обозначено. В следующих изданиях отсутствует такое выделение, лишь в Изд. 1900 первая и вторая строфы печатаются с
красной строки.
В Галатее «Видение» присоединено под римской цифрой «I» к стих. «Олегов щит», напечатанному без названия под цифрой «II». Здесь первые две строфы: «О наша
крепость и оплот», «Алла, пролей на нас твой свет!», а под цифрой «III» — строфа «Глухая полночь, все молчит!» Во всех следующих изданиях эти стихотворения
разъединены. Возможно, издателю Галатеи дали повод к такой ошибке ночной колорит обоих стихотворений, образ ночного бдения и ночного молчания, общий
таинственный тон. Хотя в первом стихотворении — античные реминисценции, во втором — библейские и мусульманские.
Датируется по цензурной помете в Галатее — не позже первой половины 1829 г.
Рецензент из ж. «Пантеон» назвал стихотворение среди тех, «в которых трудно доискаться смысла». Р. Ф. Брандт, возможно отвечая на это замечание, пишет:
«Мне после долгого размышления кажется, что можно ее (пьесу «Видение». — В. К.) истолковать так: иногда чувствуется, что бренная земная жизнь должна
исчезнуть и раствориться в вечности; это сознание тяжким гнетом ложится на душу всех людей, — лишь поэту оно внушает не только тоску, но и творческие
мечты». В. Я. Брюсов, размышляя об образе ночного хаоса в лирике Тютчева, утверждает: «Но для него самого ночь была скорее соблазнительна. Он был уверен,
что ночью, «в тиши всемирного молчанья», «Живая колесница мирозданья / Открыто катится в святилище небес». Ночью можно подглядеть таинственную жизнь хаоса».
Брюсов находит в стихотворении выражение существенной тенденции поэзии Тютчева: «Эта поэзия хотела говорить о роковом, о тайном, и ей, чтобы пробудиться,
нужен был «оный час видений и чудес», когда душа теряет память о своем дневном существовании. О часе таких вдохновений говорит Тютчев: «Тогда густеет ночь,
как хаос на водах...» (Далее цитируется вся строфа). Мысль, высказанную в этом стихотворении, Брюсов относил к предпосылкам поэзии Тютчева.
|