|
Комментарий:
Автографы (3) — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 46. Л. 10 (три первых строфы), с заглавием «В альбом»; РГАЛИ. Ф. 2567 (Ю. Г. Оксман). Ед. хр. 122. Л. 2—3,
с заглавием «А. В. Плетневой»; ИРЛИ. Ф. 137 (К. Р.). № 127, 6-й конверт.
Список Эрн. Ф. Тютчевой — Альбом Тютч.-Бирилевой, под заглавием: «А. В. Плетневой». Здесь же отдельно представлен и вариант последних двух строф. Под
текстом — дата: «1871». Ошибочная датировка (как и в Изд. СПб., 1886) основывается, скорее всего, на времени появления первопечатного текста.
Первая публикация — РВ. 1871, январь. Т. 91. С. 118, с пометой перед текстом, в скобках: «А. В. Пл-вой». Вошло в Изд. СПб., 1886. С. 350—351, с заглавием:
«В альбом А. В. Плетневой»; Изд. 1900. С. 346—347, под заглавием: «А. В. Плетневой».
Печатается по тексту РВ, в который Тютчев, как правило, сам отсылал окончательную редакцию стихотворений.
В первом автографе отсутствуют строфы 4 и 5, в 3-й строке вариант «Есть неизменчивая сила», позднее — уже в следующем автографе — заменен на «Есть
нескудеющая сила».
Главное отличие второго автографа — дополнительная вторая строфа, перешедшая затем в Изд. СПб., 1886 и Изд. 1900:
Нет — то не призрачные тени,
Не мир, лишь видимый во сне,
Оне — превыше всех сомнений —
Уж потому, что то — оне...
По сравнению с опубликованным текстом есть расхождения в 5, 13, 14, 15 и 18-й строках.
Очевидно, что в распоряжении издателей Изд. СПб., 1886 и Изд. 1900 находились автографы. В Изд. 1900 представлены, кроме того, варианты последних двух
строф.
Написано в 1870 г., не позднее начала ноября: 12 ноября этого года оно уже было послано М. Ф. Тютчевой-Бирилевой И. С. Аксакову как «последние стихи» поэта.
См. ЛН. Т. 19—21. 1935. С. 243.
Посвящено Александре Васильевне Плетневой (1826—1901), урожд. кнж. Щетининой, жене поэта и критика П. А. Плетнева. С А. В. Плетневой Тютчева в последние
годы жизни связывали теплые дружеские отношения.
П. Ф. Гриневич полагал, что страдание внушает Тютчеву «почти благоговейное уважение», в нем «прежде и больше всего видит он величие и достоинство человека,
превосходство его над окружающим миром неодушевленной природы». По мнению критика, «культ страдания» «тесно сплетается у Тютчева с христианским идеалом».
Д. С. Мережковский считал, что поэт «лепечет мертвыми устами мертвые слова, в которые надо бы верить, если бы верилось».
А. Лаврецкий утверждал, что стихотворение было написано «в религиозном порыве». Он был убежден, что в «томившуюся душу» Тютчева «как радужный сон»,
нисходила религия.
Священник В. Беседа в работе «Религиозные мотивы в поэзии Тютчева» (1915) рассматривает «Чему бы жизнь нас ни учила...»в контексте православного учения:
«Божественная правда и милосердие при всемогуществе Божием делают вполне возможным вмешательство Господа Бога в естественное течение судеб для праведного
наказания одних и милосердного помилования других.
Отсюда вера в чудо, как непосредственное действие Промысла Божия». С евангельским Заветом соотносит стихотворение Тютчева и современный исследователь М. М.
Дунаев: «Обладание верою в необходимую горнюю укрепляющую человека силу Тютчев, безусловно, видит доступным лишь тем, кто следует заповедям Христа, — и
такое его убеждение было естественным и единственно возможным для христианина. <...> Завершение стихотворения есть неявное цитирование, парафраз слов
Спасителя: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих», «...Претерпевший же до конца спасется».
|