|
Комментарий:
Автограф — РГБ. Ф. 308. К. 1. Ед. хр. 19, в письме к Эрн. Ф. Тютчевой от 6 августа 1851 г.
Списки — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 52. Л. 64; РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 162. Л. 10.
Первая публикация — Изд. 1900. С. 190. Вошло в Изд. Маркса. С. 154.
Датируется 6 августа 1851 г.
Печатается по автографу.
Автограф занимает последнюю страницу письма на фр. яз. Первая страница письма аккуратна, без помарок, далее почерк становится крупнее, размашистее, чернила
— ярче, встречаются исправления, зачеркивания. Автограф стихотворения можно считать черновым. В конце 4-й строки многоточие исправлено на тире. В
синтаксическом оформлении текста последнему отдается предпочтение (стоит в конце строк: 1-й, 4-й, середине 2-й — после «как ни люби», 3-й — «любовь есть
сон — а сон, одно мгновенье — »).
В Изд. 1900 отсутствуют тире (за исключением нововведенного в 3-й строке «а сон — одно мгновенье»), многоточия; они заменяются запятыми и точкой в конце
стихотворения. Лексических изменений немного. Так, Р. Ф. Брандт высказал предположение, что 4-я строка должна читаться: «И рано ль, поздно ль будет
пробужденье». Мысль о возможном пропуске слова была поддержана Изд. Маркса. СН возвращается к тютчевскому написанию текста. В синтаксическом оформлении
выбран компромиссный вариант: тире заменены запятыми в соответствии с существующими нормами, но остаются тютчевские многоточия в конце 2-й и 5-й строк.
Тексту стихотворения предшествует описание породившего его душевного состояния: «...Чувствую, что письма мои самые пошло-грустные. Они ничего не сообщают и
несколько напоминают покрытые мелом оконные стекла, сквозь которые ничего не видать и которые существуют лишь для того, чтобы свидетельствовать об отъезде
и отсутствии. Вот в чем несчастье быть до такой степени безличным... Это-то и не дает мне возможности относиться к самому себе настолько серьезно, чтобы
интересоваться мелочами своего существования, коль скоро твое ему не сопутствует. А потому единственное мало-мальски сильное чувство, которое я испытываю,
— это чувство глухого возмущения перед тем, что — покинутый тобою — я не могу в свою очередь покинуть самого себя...
В разлуке есть высокое значенье...
Вот, моя милая кисанька, плохие вирши, выражающие нечто еще того хуже».
Мотив разлуки, едва намеченный в стих. «Так здесь-то суждено нам было...» (1837), получает развитие в лирике 1850—1860 гг.: «В разлуке есть высокое
значенье...» (1851), «Увы, что нашего незнанья...» (1854), «Как нас ни угнетай разлука...» (1869). В эпистолярном творчестве мотив вырастает в большую
тему, развиваемую на протяжении десятилетий (с 1837 г. по 1870-е гг.). Особенно остро ощущение разлуки передано в письмах поэта Эрнестине Федоровне. «Я,
несомненно, менее чем кто-либо создан для разлуки. Ибо для меня разлука — как бы сознающее само себя небытие», — писал Тютчев жене из Варшавы 23 июня 1843
г.
Понятие «разлука» соотнесено с основными онтологическими категориями тютчевского мира (любовь, жизнь, сон, смерть, время, пространство, одиночество,
понимание).
«...Для меня решительно нет ничего более мучительного, ничего, что глубже противоречило бы моей природе, чем химеры разлуки, — писал Тютчев. — Это —
ежеминутное разочарование, лишение, досада. Всякий раз ты как бы заставляешь меня подвергаться ампутации. <...> Однако нелепо быть до такой степени
зависимым от чего-то, что вне нас, и настолько вне нас, что может даже оказаться отделенным расстоянием в несколько тысяч верст. Да, это нелепо, унизительно
и, главное, неудобно».
Эпистолярный контекст проясняет «высокое значенье» разлуки, о котором идет речь в стихотворении. Оно «равнозначно «высокому значению» смерти», так как
«отсутствующее не может восприниматься как реальное». Исследователь рассматривает стихотворение в ряду тех, где утверждается «превосходство небытия над
бытием» («Обвеян вещею дремотой...» (1850), «Близнецы» (1850—1851) и др.). Особенно остро это «превосходство» Тютчев ощутил после смерти Е. А. Денисьевой
(1864 г.). Разлука с любимой породила сумеречное мироощущение и способствовала угасанию жизни поэта (А. М.).
|
