|
Петербург. 2 октября <18>67
Ваша превосходная передовая статья от 30 сент<ября> № 141 принята была здесь с большим сочувствием и признательностию...
Еще раз я имел случай убедиться, какое значение приобрело у нас слово печати, разумно-честной печати, особливо в правительственных сферах. Его еще не
всегда слушаются, но всегда слушают... Касательно нашей декларации по восточному вопросу. Мы рассчитываем на безусловное согласие Пруссии и Италии.
Французское правительство также соглашается приступить к ней, но просит некоторых изменений в редакции, которые будут приняты, если они не изменяют, не
ослабляют смысла и значения. В противном же случае мы предъявим наше решение отдельно, от своего имени — и это было бы самое лучшее. Потому что согласие в
словах все-таки не поведет к существенному согласию на деле.
Все это дипломатические дрязги. Вопрос не в них — весь вопрос теперь заключается вот в чем. Вслед за нашим заявлением произойдет ли на Востоке общий взрыв
и в этом случае хватит ли в нас довольно решимости, довольно самоуверенности, чтобы ценою нашего невмешательства заручить восставшим христианам
невмешательство со стороны западных держав. Вот на что, по-моему, должна теперь наша печать <налечь> всею силою своих убеждений. — Это жизненный, Гамлетов
вопрос и для Востока, и для самой России.
Поэтому, конечно, желательно, очень желательно было бы, чтобы взрыву на Востоке предшествовал взрыв на Западе... Усобица на Западе — вот наш лучший
политический союз...
Очень было бы назидательно и даже эффектно, если бы с Рима загорелся Запад. Что же до Франции, то обстоятельства ее сложились так, что ей нет другого
исхода, кроме войны или новой революции, которая все-таки не избавит ее от войны.
Перед громадностию грозящих событий, конечно, места нет нашим жалким человеческим соображениям, но с нашей точки казалось бы, что в интересе всей
Восточной, т. е. Русской Европы самое желательное — продлить еще на несколько лет этот тлетворный мир, так сильно содействующий процессу разложения, — а
без полного, коренного разложения нельзя будет приступить к перестройке. Не в призвании России являться на сцене, как Deus ex machina. Надо, чтобы сама
история очистила наперед для нее место...
По вопросам внешней политики в данную минуту значение нашей печати идет видимо в гору. В высшей сфере есть какое-то личное соревнование в национальной
политике и все сильнее и сильнее чувствуется потребность опираться на общественное мнение, но вот что и на печать налагает обязанность быть все более и
более сознательною.
В заключение обращаюсь к вам с просьбою, любезнейший Иван Сергеич. Анне писать трудно, вам некогда. — Скажите Ване, чтобы он хоть раз в неделю извещал меня
о здоровье Анны: ее здоровье — это мой личный восточный вопрос, и когда-то он разрешится? Господь с вами.
|