|
Петербург. 5-ое ноября 1865
Успокойтесь, моя милая Marie. Ни одно из ваших писем не пропадало — и все они дошли до меня во всевозможной целости и исправности, а если я так долго не
писал к вам, тут была другая причина. Тут было большое недоразумение и немножко злости — да, злости на вас...
Не получая так долго никакого отзыва от вашего мужа на мое письмо к нему, я вообразил, что, по крайней мере, вы ко мне напишете... непременно напишете...
Это выжидание перешло в упрямство... Вообще говоря, согласие между супругами — вещь хорошая, вещь законная... Но тут оно принимало вид стачки, вид заговора.
Мне показалось, что вы с общего согласия — и тот, и другая — отрекаетесь от меня. Это была хандра, может быть, но за все это последнее время я имел полное
право хандрить... Не будучи болен, я все это время пользовался таким скверным, некомфортабельным здоровьем, что я сам себе опротивел — и потому мог
вообразить, что опротивел и другим... Вы видите, моя милая Marie, что пора мне в Москву — для излечения.
Не знаю, с чего взяла моя премудрая сестра, что это не состоится прежде конца зимы. Свадьба имеет быть в первой половине генваря, а я располагаю явиться к
вам гораздо прежде... Очень, очень этого жду и желаю. Хочется опять очутиться в вашем тропическом углу, между детьми и растениями вашими.
Поздравляю от души Александра Иваныча, победителя Галлов. Но вижу, что ему не легко будет решиться перейти за Рубикон, а его Рубикон — это «Московские
вед<омости>». С Деляновым я непременно переговорю и надеюсь устроить дело удовлетворительно. Желал бы не ограничить этим моего служения... Впрочем, я очень
понимаю, что в данных обстоятельствах вам надо будет дождаться решения Московского университета — но ни на минуту не изменяя разумному убеждению, что для
вас казенная служба необходима...
На днях — возвратившийся в полном восхищении из Москвы — Катакази много рассказывал мне обо всех вас. Он также нашел, что пессимизм почтенного Мих<аила>
Никиф<оровича> несколько преувеличен. Он сам себе лучшим опровержением... Только в живой и живучей среде могла создаться та нравственная сила, которою он
располагает...
Сегодня Kitty отправляется в Москву, проживши все время своего здешнего пребывания исключительно в Царском. Я с нею мало виделся... Проводя ее, я пойду
пить чай к Анне Д<митриевне>. — Когда-то у вас? Бедная жизнь моя разорвана на куски — но лучший, уцелевший лоскут хотел бы вам отдать на память... Господь
с вами.
|