Петербург. 19 июня <18>66
Вот вам два письма разом, моя милая Marie, — мое и ваше. Это последнее было вскрыто мною по недосмотру и возвращается к вам недочитанным. Вот как я уважаю,
в назидание нашей полиции, тайну частной переписки, особливо супружеской... Мое же письмо вы могли бы оставить вовсе не читанным, так оно бедно
содержанием... Все существенное, что бы я мог вам сказать, было уже, конечно, передано вам вашим мужем. — Теперь мне от вас ждать новостей. Тех именно,
которые в данную минуту исключительно меня интересуют, т. е. относящихся к вашему делу... Я преисполнен надежды на успех. И успех, что вы уже будущей осенью
возвратитесь в Петербург. Еще вчера говорил я с Деляновым об Ал<ександре> Ив<аныче>, и он надеется, что гр. Толстой теперь же назначит его по особым
поручениям и увезет с собою, в свой ученый объезд. Это было бы лучше и дачи, и даже диссертации.
Что дела Каткова, и подвинулись ли они к счастливому исходу вследствие приезда в Москву графа Толстого? Во всяком случае, я надеюсь, что эти дела и для вас,
как для меня, будут иметь интерес чисто гражданский и общественный — и что вы не будете с ними связаны никакою положительною солидарностию.
Здесь стоит погода чудная — и это кажется так натурально и легко, что не понимаешь, отчего бы ей изменяться. Но у нас с хорошею погодою то же, что с
хорошими стихами, которые только с виду кажутся легки. Можно сказ<ать>, что нам солнце не без труда дается. — Хотя теперь его даже слишком много, — по
крайней мере, для меня в моей подсолнечной квартире. — Зато как теперь у вас должно быть хорошо...
Ждете ли вы меня? Обнимаю детей и кланяюсь вашему мужу. Господь с вами.
|